Люби меня вечно - Страница 51

— Теперь ты моя, милочка. Хочешь ты этого или нет, но утром ты в этом убедишься.

Кимберли этого не слышала — на свое счастье, иначе уже не смогла бы заснуть.

Глава 32

Лахлан собирался не спать всю ночь. Он хотел любить Кимберли этой ночью еще и еще раз — надо было, чтобы к утру она не сомневалась в том, что они созданы друг для друга. Больше он не примет никаких отговорок. На этот раз она должна будет согласиться выйти за него замуж. И он был счастлив этой мыслью.

Самое смешное заключалось в том, что он пришел к ней в комнату, не имея намерения ее соблазнить. Верно, он постоянно об этом думал, но прошлой ночью только хотел узнать, почему она разговаривала с Биллом Эйблзом.

Ему даже не пришлось спрашивать. Кимберли сама все ему объяснила. Но он совершенно не ожидал услышать, что она готова доказать его невиновность, пожертвовав собственной репутацией. Больше того — она с самого начала была готова на это пойти, если бы стало необходимо.

Лахлан был тронут до глубины души, когда увидел, что он действительно ей небезразличен, что она любит его, несмотря на все свои уверения в обратном! И он не удержался и заявил на нее свои права. И его Ким позволила ему это сделать. Если у него еще и оставались сомнения, то ее страстный, радостный ответ на его ласки окончательно их рассеял.

Да, он собирался не засыпать и уйти из ее комнаты, так же как в прошлый раз, перед рассветом. Он вернулся бы в подходящее время, чтобы окончательно уладить их отношения; Но он понял, что планы его нарушились, когда его разбудило негромкое мурлыканье — веселая песенка и звуки растапливаемого камина.

В своей комнате камин он растапливал сам. Горничные, на которых лежали эти обязанности, не появлялись в его комнате раньше полудня, когда были полностью уверены, что он уже встал.

Тем не менее у противоположной стены растапливался камин — и делала это не Кимберли, потому что он по-прежнему ощущал рядом с собой ее теплое дыхание. Она тесно прижалась к нему, перебросив ногу через его бедро, обнимавшая его за шею рука почти душила его. «Не заметить такое невозможно», — подумал он, смеясь про себя.

Однако события приняли неожиданный поворот. Лахлан не мог рассчитывать на то, что останется незамеченным, — его громадное тело может не заметить только слепой! Надеяться же на то, что ему повезет и горничная подслеповата, не приходилось: ему в последнее время совсем перестало везти.

То, что произошло, было довольно комичным — по крайней мере так он решил потом.

Сейчас, однако, Лахлан не видел ничего смешного в том, как Кимберли сладко потянулась рядом с ним. Видимо, и ее разбудили звуки, которые производила горничная. Это тоже было бы не так плохо. Даже чертовски приятно… Но только он успел так подумать, как она с громким воплем села в постели. А в следующую секунду завопила и горничная — да так, что чуть потолок не рухнул.

Тогда Лахлан и сам сел, пробормотав какие-то ругательства в адрес их криков и своих несчастных ушей.

Горничная уставилась на него, выкатив глаза и прижав к щекам вымазанные в саже руки. Он бросил на нее гневный взгляд, и она стремительно выбежала из комнаты. Кимберли кричала ей вслед, приказывая вернуться, но безрезультатно. Дверь с шумом захлопнулась. А Кимберли то ли застонав, то ли зарычав, спрятала голову под подушку.

Лахлан снова лег, небрежно закинув руки за голову, и сухо заметил:

— Все могло бы обернуться хуже, милочка. Она могла остаться!

— Ox! — вскрикнула Кимберли, выныривая из-под подушки и обжигая его возмущенным взглядом. — Ты даже не представляешь, ты понятия не имеешь… Большей сплетницы во всей Англии не сыщешь! Ты понимаешь, что это значит?

— Это значит, что мы поженимся.

Тут он ей улыбнулся. Он ничего не мог с собой поделать. Он не стал бы так театрально решать свою судьбу — ни за что на свете, но дело было сделано, и он ничуть об этом не жалел.

Кимберли, напротив, вовсе не была довольна. Вид у нее был такой, словно ей страшно хотелось как следует его поколотить — или хотя бы разок ударить.

— Ты глупец, Лахлан, если думаешь, что все так просто.

Кинув ему эти непонятные слова, она вскочила с кровати и принялась разыскивать пеньюар. Ему пришлось напомнить своему телу, что сейчас не время сосредоточиваться на том, что она щеголяет перед ним в чем мать родила. Но после минувшей ночи тело не склонно было его слушаться.

Кимберли злилась — больше на саму себя, чем на мужчину, лежавшего в ее постели. На этот раз она не могла свалить все на шампанское. Прошлым вечером она не выпила за ужином ни единой рюмки вина, была абсолютно трезва, прекрасно понимала, что делает.

И что она сделала? Всего-навсего испортила себе жизнь. А ради чего? Ради преходящего удовольствия! Она жаждала наслаждения, которое мог подарить ей Лахлан, — и подарил. Но на этот раз она заплатит за это даже не одним, а двумя скандалами — и получит мужа, который любит другую. И все из-за того, что у нее не хватило силы воли не отвечать на ухаживания Лахлана Макгрегора.

Она вернулась к кровати, затягивая пояс на розовом пеньюаре, едва прикрывавшем грудь. Вырез доходил до талии — пеньюар был рассчитан на то, чтобы его надевали поверх ночной рубашки, а не на голое тело.

Кимберли была слишком расстроена, чтобы это замечать, слишком спешила излить хоть часть своей досады. Но сластолюбец Лахлан не мог не приметить этого, несмотря на то что ее изумрудно-зеленые глаза метали молнии.

— Почему ты еще здесь? — возмущенно спросила она, испепеляя его взглядом. — Дожидаешься, когда сюда явится еще кто-нибудь проверить, правду ли сказала Мэри? Ты наверняка увидишь, что в коридоре дожидается с десяток горничных, чтобы посмотреть, как ты пойдешь к себе! Зачем их разочаровывать?